Неточные совпадения
— Ты ли это, Илья? — говорил Андрей. — А помню я тебя тоненьким, живым мальчиком, как ты каждый день с Пречистенки
ходил в Кудрино; там,
в садике… ты не забыл двух сестер? Не забыл Руссо, Шиллера, Гете, Байрона, которых носил им и отнимал у них романы Коттень, Жанлис… важничал перед ними, хотел очистить их вкус?..
— Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она,
проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются
в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
И Лебедев потащил князя за руку. Они вышли из комнаты,
прошли дворик и вошли
в калитку. Тут действительно был очень маленький и очень миленький
садик,
в котором благодаря хорошей погоде уже распустились все деревья. Лебедев посадил князя на зеленую деревянную скамейку, за зеленый вделанный
в землю стол, и сам поместился напротив него. Чрез минуту, действительно, явился и кофей. Князь не отказался. Лебедев подобострастно и жадно продолжал засматривать ему
в глаза.
—
В садике, голубка,
в садике!
Сходите к ней… Что-то она тоже у меня такая… Как-то и не соображу… Ох, Иван Петрович, тяжело мне душой! Уверяет, что весела и довольна, да не верю я ей… Сходи-ка к ней, Ваня, да мне и расскажи ужо потихоньку, что с ней… Слышишь?
Я сейчас же забыл о Пепкиной трагедии и вспомнил о ней только
в антракте, когда гулял под руку с Александрой Васильевной
в трактирном
садике. Любочка сидела на скамейке и ждала… Я узнал ее, но по малодушию сделал вид, что не узнаю, и
прошел мимо. Это было бесцельно-глупо, и потом мне было совестно. Бедная девушка, вероятно, страдала, ожидая возвращения коварного «предмета». Александра Васильевна крепко опиралась на мою руку и
в коротких словах рассказала свою биографию.
— Знакомимся с ужасами женской доли… Мне только здесь стал воочию понятен Некрасов и Писемский. Представьте себе, вот сейчас
в садике сидит красавица женщина, целиком из «Горькой судьбины», муж из ревности убил у нее младенца и сам повесился
в тюрьме… Вот она и размыкивает горе, третий год
ходит по богомольям…
Барон отошел от него и прямо направился к указанным ему купеческим дачам;
прошел мимо них раз десять, все ожидая увидеть
в садиках или на балконах какую-нибудь юную фигуру, но не видал ни одной.
Идти играть
в карты было уже поздно, ресторанов
в городе не было. Он опять лег и заткнул уши, чтобы не слышать всхлипываний, и вдруг вспомнил, что можно пойти к Самойленку. Чтобы не
проходить мимо Надежды Федоровны, он через окно пробрался
в садик, перелез через палисадник и пошел по улице. Было темно. Только что пришел какой-то пароход, судя по огням — большой пассажирский… Загремела якорная цепь. От берега по направлению к пароходу быстро двигался красный огонек: это плыла таможенная лодка.
Однако же философ скоро сыскался, как поправить своему горю: он
прошел, посвистывая, раза три по рынку, перемигнулся на самом конце с какою-то молодою вдовою
в желтом очипке, [Очипок — род чепца.] продававшею ленты, ружейную дробь и колеса, — и был того же дня накормлен пшеничными варениками, курицею… и, словом, перечесть нельзя, что у него было за столом, накрытым
в маленьком глиняном домике среди вишневого
садика.
Так целое утро слонялся он из хаты
в кузницу; долго
ходил по своему чахлому
садику, где бесприютно торчали голые и как будто сухие прутья малины, и
ходил на Стрелецкую смотреть, как дрались из-за гармонии две компании пьяных стрельцов.
Пошел раз Жилин под гору — посмотреть, где живет старик.
Сошел по дорожке, видит
садик, ограда каменная; из-за ограды — черешни, шепталы и избушка с плоской крышкой. Подошел он ближе; видит — ульи стоят, плетенные из соломы, и пчелы летают, гудят. И старик стоит на коленочках, что-то хлопочет у улья. Поднялся Жилин повыше, посмотреть, и загремел колодкой. Старик оглянулся — как визгнет; выхватил из-за пояса пистолет,
в Жилина выпалил. Чуть успел он за камень притулиться.
Но не только она сидела: она и по
садику бродила, и на пляж выбиралась, но и это не облегчало понимания. Походит и начнет себя спрашивать: «Что же это я
хожу?» Кроме того, на пляже встречалось много знакомых дам — у нее всегда набиралось множество знакомых — и начиналась болтовня, приятные разговоры о здоровье и дачниках, и совсем терялось соображение, где-то
в самом низу задыхалась придавленная мысль. И опять вопрос: «Что же это я говорю? Все говорю и говорю?»
Служащая когда-то местом единения супругов, она теперь служила противоположную службу разъединения, так как Дарья Николаевна терпеть не могла «маленького
садика», как не любила всего, что было изящно и нежно, и никогда не
ходила в него.
На другой день после встречи Дарьи Николаевны с Кузьмой Терентьевым, Глеб Алексеевич и Фимка после обеда — обедали
в Троицком
в полдень — отправились на свою обычную прогулку
в «маленький
садик».
Прошло около часу. Дарья Николаевна нервными шагами
ходила по своей комнате и тревожно поглядывала
в окно. Она ждала Кузьму.